Манн, Иванов и Фербер
Фрагмент книги любезно предоставлен издательством "Манн, Иванов и Фербер"

Финансовые стимулы и их моральные ограничители

Раздел: Управление финансами
Автор(ы): Фрагмент книги Майкла Сэндела "Что нельзя купить за деньги. Моральные ограничения свободного рынка"
размещено: 18.06.2013
обращений: 8967

Что нельзя купить за деньги. Моральные ограничения свободного рынка (Майкл Сэндел)
ПОДРОБНЕЕ О КНИГЕ
Во второй половине ХХ века основным учебником по экономике была «Экономика: вводный анализ» Пола Самуэльсона. Недавно я заглянул в раннее издание (1958) этой книги, чтобы узнать, как автор определял предмет своей науки. Оказалось, что в те годы экономика ограничивалась традиционной тематикой: «Мир цен, заработной платы, процентных ставок, акций и облигаций, банков и кредита, налогов и расходов». Задачи, которые ставил перед собой автор, были конкретными и ограниченными: объяснить, как избежать депрессии, безработицы и инфляции, изучить принципы «повышения производительности труда» и «улучшения жизненных стандартов».

Сегодня экономика вышла далеко за пределы своих традиционных границ. Согласно определению, предложенному Грегом Мэнкью в недавно выпущенном учебнике: «Нет никакой тайны в том, что означает термин "экономика". Экономика — это просто взаимодействие групп людей в процессе их жизнедеятельности».

Из этого следует, что экономика уже не ограничивается исключительно производством, распределением и потреблением материальных благ. Действие этой науки распространяется и на взаимодействие людей, и на принципы, которыми они руководствуются при принятии решений. Одним из наиболее важных принципов, по мнению Мэнкью, является то, что «люди реагируют на стимулы».

Обсуждение финансовых стимулов получило настолько широкое распространение в современной экономике, что они даже вошли в определение этой дисциплины. Во введении к своей книге под названием «Фрикономика» Стивен Левитт, экономист из Чикагского университета, и Стивен Дабнер заявляют, что «стимулы являются краеугольным камнем современной жизни» и что «экономика, по сути, занимается изучением стимулов».

Довольно легко упустить из виду новизну этого определения. Понятие стимулов лишь относительно недавно получило свое отражение в экономической мысли. Слово «стимул» не упоминается в трудах Адама Смита, других экономистов классической школы. На самом деле это понятие не являлось предметом экономического дискурса вплоть до ХХ века и не играло заметной роли до 1980-1990-х годов. Оксфордский словарь английского языка относит первое использование данного понятия в экономическом контексте к 1943 году со ссылкой на Reader's Digest: «Мистер Чарльз Уилсон... призывает представителей военной промышленности к применению "стимулирующих выплат" — т. е. платить рабочим больше, если они больше производят». Частота использования слова «стимулы» резко возросла во второй половине ХХ века, с усилением позиций рынка и рыночного мышления. Согласно статистическим данным, приводимым компанией Google, инцидентность данного термина в период с 1940 по 1990 годы увеличилась более чем на 400 процентов.

Восприятие экономики как учения о стимулах означает нечто большее, чем проникновение рыночных отношений в нашу повседневную жизнь. Экономисты начинают играть более активную роль. «Теневая цена», на которую Гэри Беккер ссылался в 1970-х годах для объяснения человеческого поведения, в то время была размытым, неактуальным термином. Это была скорее метафора, которую экономисты использовали в своем кругу. Стимулы же, напротив, явились теми интервенциями, которые экономисты (или политики) создали, усовершенствовали и распространили по миру. На их основе разрабатывались способы заставить людей похудеть, больше работать или меньше загрязнять окружающую среду. «Экономисты любят стимулы, — пишут в своей книге Левитт и Дабнер. — Им нравится с ними возиться, выдумывать их и находить им практическое применение. Типичный экономист считает, что мир еще не столкнулся с такими проблемами, которые нельзя было бы решить путем разработки правильной схемы стимулирования. Предлагаемое им решение не всегда является идеальным — оно может предусматривать принуждение, или непомерные штрафы, или нарушение гражданских свобод, — но, будьте уверены, исходная задача будет при этом решена. Стимул — это пуля, рычаг, ключ: зачастую почти незаметные предметы обладают удивительной силой, способной изменить ситуацию».

Это совсем не похоже на представление Адама Смита о «невидимой руке рынка». После того как стимулы стали «краеугольным камнем современной жизни», «рука рынка» перестала быть невидимой и предстала в виде массивного манипулятора (вспомните о денежных стимулах, подталкивающих людей к стерилизации и получению хороших отметок). «Большинство стимулов имеет искусственное происхождение, — отмечают Левитт и Дабнер. — Кто-то — экономист, политик или родитель — должен их придумать».

Все более широкое использование стимулов в современной жизни и необходимость их искусственного создания нашли свое отражение в появлении нового глагола — «стимулировать». Согласно Оксфордскому словарю, «стимулировать» означает «мотивировать и поощрять (кого-либо, особенно сотрудников или клиентов) путем предоставления (как правило, финансовых) стимулов». Появление данного слова датируется 1968 годом, но особенно популярным оно стало в последние десятилетия, прежде всего, среди экономистов, руководителей, чиновников, политических аналитиков, политиков, и журналистов. В книгах это слово практически не упоминалось до 1990 года. Но затем частота его использования увеличилась более чем на 1400 процентов. Статистика, приводимая службой поиска по материалам ведущих газет LexisNexis подтверждает эту тенденцию:

Упоминание слова «стимулировать» в материалах ведущих газет

1980-е гг. — 48
1990-е гг. — 449
2000-е гг. — 6159
2010-11 гг. — 5885

В последнее время слово «стимулировать» вошло в лексикон президентов. Джордж Буш-старший был первым президентом США, который использовал этот термин в публичных выступлениях, употребив его дважды. Билл Клинтон, так же как и Джордж Буш-младший, за восемь лет воспользовался им только один раз. Барак Обама за первые три года своего президентства использовал глагол «стимулировать» двадцать девять раз. Он надеется, что стимулирование врачей, больниц и медицинских учреждений позволит уделять больше внимания профилактической помощи, хочет «призвать, подтолкнуть [и] стимулировать банки» к предоставлению кредитов ответственным домовладельцам и представителям малого бизнеса.

Британскому премьер-министру Дэвиду Кэмерону тоже нравится это слово. Выступая перед банкирами и бизнесменами, он призвал их приложить больше усилий для «стимулирования» «инвестиционной культуры». Обращаясь к британскому народу после возникших в 2011 году в Лондоне беспорядков, он пожаловался на то, что «некоторые из худших проявлений человеческой природы» были «восприняты, оправданы, а иногда даже простимулированы» государством и его представителями.

Несмотря на новое прочтение роли стимулирования, большинство экономистов продолжают настаивать на существовании значимых различий между экономикой и этикой, между рыночным мышлением и представлениями о морали. Экономика «просто не вращается в моральной среде, — объясняют Левитт и Дабнер. — Моральные принципы представляют мир таким, каким мы хотели бы его видеть, в то время как экономика показывает, как все происходит на самом деле».

Представления, согласно которым экономика является наукой, свободной от оценочных суждений моральной и политической философии, всегда выглядели сомнительно. Но растущие экономические амбиции делают защиту этих сомнений все более трудной задачей. Чем больше рынок расширяет свое присутствие в неэкономических сферах жизни, тем более запутанными становятся вопросы, связанные с соблюдением морали.

Рассмотрим экономическую эффективность. Почему нам следует о ней заботиться? Предположительно, ради максимизации общественной полезности, под которой понимается сумма потребительских предпочтений. Как объясняет Мэнкью, эффективное распределение ресурсов максимизирует экономическое благополучие всех членов социума. Но зачем нужно максимизировать общественную полезность? Большинство экономистов либо игнорируют этот вопрос, либо ссылаются на некоторые версии утилитарной моральной философии.

Но к утилитаризму предъявляются давно известные претензии. И одна из них имеет самое непосредственное отношение к рынку: спрашивается, почему мы должны в максимальной степени удовлетворять потребительские предпочтения, независимо от их моральной ценности? Если одним людям нравится опера, а другим собачьи бои и женская борьба в грязи, должны ли мы отречься от осуждения и наделить эти предпочтения равным весом в утилитарном исчислении? Когда рыночные рассуждения касаются исключительно материальных благ, таких как автомобили, тостеры и телевизоры с плоским экраном, указанное возражение не приобретает угрожающих размеров, поскольку допущение того, что стоимость товара зависит от потребительских предпочтений, является разумным. Но когда рыночные представления используются применительно к сексу, продолжению рода, воспитанию детей, образованию, здравоохранению, уголовному наказанию, иммиграционной политике и охране окружающей среды, предположение о том, что любые человеческие предпочтения имеют одинаковую ценность, выглядит весьма сомнительно. С моральной точки зрения предпочтения в этих областях заслуживают разной оценки. И если это так, то непонятно, почему мы должны удовлетворять все предпочтения без разбора и без учета их моральной ценности. (Неужели ваше желание научить своего ребенка читать является столь же значимым и должно учитываться наравне с желанием вашего соседа расстреливать в упор беспомощных моржей?)

Поэтому, когда рыночные рассуждения выходят за рамки сферы материальных благ, они должны «вращаться в моральной среде», если, конечно, они не направлены на слепое достижение максимальной социальной полезности, без оглядки на моральную ценность удовлетворяемых предпочтений.

Существует еще одна причина, по которой расширение рынка делает более сложными различия между рыночным и нравственным мышлением, между объяснением устройства мира и стремлением к его улучшению. Отражением одного из главных принципов экономики является ценовой эффект — когда цены идут вверх, люди покупают меньше, а когда цены снижаются, они покупают больше. Этот принцип, как правило, действует в том случае, если речь идет о рынке таких товаров, как, например, телевизоры с плоским экраном.

Но, как мы смогли убедиться, он куда менее применим к социальной практике, которая регулируется нерыночными нормами, как, например, приход родителей в детский сад за ребенком. Как мы видели в приведенном выше примере, при установлении цены за опоздание количество опозданий увеличилось. Такой результат противоречит ожидаемому ценовому эффекту. Но это объяснимо в том случае, если вы признаете, что перевод блага на рыночные рельсы может изменить значение и свойства этого блага. Установление цены за опоздание меняет отношение к этому явлению. То, что раньше рассматривалось как моральное обязательство прибыть вовремя, чтобы избавить воспитателя от дополнительных неудобств, стало восприниматься через призму рыночных отношений, с точки зрения которых опоздавшие родители могут просто заплатить воспитателю за сверхурочную работу. В результате введение стимула в данном случае привело к получению результата, обратного ожидаемому.

Данный пример демонстрирует, что в том случае, когда рынок проникает в те сферы жизни, которые регулируются нерыночными нормами, принцип ценового эффекта может не выполняться стандартным образом. Повышение (экономической) стоимости опоздания привело к увеличению, а не к уменьшению количества опозданий. Таким образом, чтобы объяснить происходящее в мире, экономисты должны, в том числе, выяснять, не будет ли установление цены в каждом конкретном случае вытеснять существующие нерыночные нормы. Чтобы это сделать, они должны будут исследовать моральные договоренности, которые имеют отношение к сложившейся практике, и определить, к каким изменениям в каждом конкретном случае приведет внедрение рыночных норм (путем предоставления финансовых стимулов или установления препятствий).

Исходя из этого, экономисты должны признать, что для того, чтобы объяснить происходящее, им придется окунуться в изучение моральной психологии или антропологии, чтобы выяснить, какие нормы являются преобладающими в анализируемом контексте и какое влияние окажет на них внедрение рыночных подходов. Но почему им следует это сделать? По следующим причинам.

В случаях, когда рыночные отношения подрывают нерыночные нормы, экономист (или любое заинтересованное лицо) должен решить, приведет ли это к нежелательным последствиям. Хотим ли мы позаботиться о том, чтобы родители перестали чувствовать вину за поздний приход за своими детьми и могли рассматривать свои отношения с воспитателями в более практичной плоскости? Мы должны выяснить, приводит ли плата за каждую прочитанную книгу к тому, что дети начинают воспринимать чтение как работу, не получая радости от самого процесса? Ответы будут варьироваться в зависимости от конкретного случая. Но сама постановка данных вопросов уводит нас за пределы простого прогнозирования того, будет ли работать тот или иной финансовый стимул. Она требует от нас моральной оценки: какова моральная ценность существующих норм и отношений, может ли внедрение рыночных подходов привести к их ухудшению или вытеснению? Приведет ли вытеснение нерыночных норм к таким изменениям сложившейся практики, о которых мы вынуждены будем сожалеть? И если ответ на этот вопрос является положительным, то должны ли мы отказаться от введения финансовых стимулов в анализируемую практику, даже в том случае, если они несут с собой что-то хорошее?

Ответ будет зависеть от цели и характера рассматриваемой практики и действующих в ее отношении моральных норм. Даже детские сады отличаются друг от друга заведенным в них порядком. Вытеснение рыночными нормами сложившихся отношений, предусматривающих, например, что родители в качестве волонтеров отрабатывают в детском саду несколько часов в неделю, окажется более разрушительным, чем в обычных детских заведениях, где родители просто платят воспитателям за то, чтобы те присматривали за их детьми. Ясно, что в любом случае мы имеем дело с взаимодействием в моральной среде. И чтобы решить, следует ли в каждом конкретном случае полагаться на финансовые стимулы, мы должны спросить, не навредят ли они тем существующим отношениям, которые нам стоило бы оберегать. Чтобы ответить на этот вопрос, рыночные рассуждения должны стать моральными. Поэтому экономистам в конце концов все же придется «вращаться в моральной среде».



ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
КНИГИ ПО ТЕМЕ:
Работа мировых рынков. Управление финансовой инфраструктуройРабота мировых рынков. Управление финансовой инфраструктурой
Глобальное распределение активов. Лучшие мировые инвестиционные стратегииГлобальное распределение активов. Лучшие мировые инвестиционные стратегии
13 банков, которые правят миром13 банков, которые правят миром



МЕТОДОЛОГИЯ: Стратегия, Маркетинг, Изменения, Финансы, Персонал, Качество, ИТ
АКТУАЛЬНО: Новости, События, Тренды, Инсайты, Интервью, Бизнес-обучение, Рецензии, Консалтинг
СЕРВИСЫ: Бизнес-книги, Работа, Форумы, Глоссарий, Цитаты, Рейтинги, Статьи партнеров
ПРОЕКТЫ: Блог, Видео, Визия, Визионеры, Бизнес-проза, Бизнес-юмор

Страница Management.com.ua в Facebook    Менеджмент.Книги: телеграм-канал для управленцев    Management Digest в LinkedIn    Отслеживать нас в Twitter    Подписаться на RSS    Почтовая рассылка


Copyright © 2001-2024, Management.com.ua

Подписка на Менеджмент.Дайджест

Получайте самые новые материалы на свой e-mail (1 раз в неделю)



Спасибо, я уже подписан(-а)